Глеб Бобров - Я дрался в Новороссии![сборник]

Дом содрогнулся. Что-то посыпалось, зазвенело снаружи.

- Это в нас попали, в нас!

- Миной, скорее всего, по верхнему этажу.

- Ничего, ничего. Живы же.

Ш-ш-ш...

- Тише, - сказал парень, и все примолкли.

- ...беженцы... - глухо прозвучал в подвале голос из телефона. - ...дут, машут руками... ...ля... - голос на мгновение умер и воскрес, омертвелый, клокочущий: - ...треляли из стрелковки и кпвт, всех... Звери, суки штопанные! И детей!

- Твари, - сквозь зубы произнес хромой.

Кто-то зарыдал. Ян с удивлением посмотрел на свои сжавшиеся кулачки.

Ш-ш-ш...

- "Сушка" влупила... кажется, нурсами... по рынку...

- Я их зубами, - выдавил кто-то, - зубами! Никому пощады! Только увижу - всех! Не могу...

Говорящий, сутулясь, вышел в проем, заходил там тенью.

- Вот так, Янчик, - сказала полная женщина, проведя ладонью по его макушке.

По щекам ее бежали слезы.

- Не плачьте, тетя, - сказал ей Ян. - Я сейчас их всех...

Ш-ш-ш...

- Стрельба... - проговорил телефон. - Минометами еще раз по окраине... "сушки" на второй заход... Ненавижу... трупы лежат...

Многие плакали. Ян не заметил, что тоже плачет. Он сжал фломастер в руке. Это оказался красный фломастер, самый-самый нужный.

Вы - фашисты, прошептал Ян нарисованному самолету. И закрасил его - словно фашиста охватил огонь.

Вот так.

- Есть! - завопил телефон. - Есть! Сбили "сушку"! Какие молодцы!

Кажется, парень на крыше затанцевал - потому что эфир наполнился бряканьем, уханьем и звяканьем каких-то железок.

- Так! - сказал хромой, стукнув по столу.

- Горит!

Ян в это время зачеркал крыло и второму самолету.

- ...ля! - заорал парень на крыше чуть ли не во все горло. - И второй достали! Отлетался, сука! За всех, за всех!

Он захохотал.

А Ян подышал на кончил фломастера и взялся за танк.

Зеленым он потом хотел еще нарисовать наших.

Андрей Кокоулин

Украинские хроники. Пашка

рассказ

Мамка начала собирать его с ночи. Приготовила квиток, свидетельство о рождении, иконку бумажную, портретик Бандеры, памятку с гимном и рубашку желтую с надписью на нагрудном кармашке "Слава Укра╖н╕!".

А утром Пашке показалось, что она и не ложилась. Как засыпал он - мамка собирала ему рюкзак, так и проснулся - все то же. Тетрадь. Носки в полоску. К рубашке - синие штаны. Моток ленты желто-синей. Чай в бутылке.

Они, конечно же, спели гимн. На два голоса у них хорошо выходило. Еще бы батя был, так вообще! Соседи за стенкою тоже пели.

- Ще не вмерли Укра╖ни н╕ слава, н╕ воля...

В гимне было много торжественности и грусти. Мамка глотала слезы, Пашка тоже пару раз шмыгнул носом.

- ...╤ покажем, що ми, браття, козацького роду.

Он замерз, пока стоял на холодном полу.

Батареи работали еле-еле, потому что москали не хотели давать газ. Но зиму как-то пережили, а значит, Украине - слава!

Мамка согрела ему на электрической плитке немного воды, и Пашка помылся. Сначала чуть-чуть горячей из ковшика, затем - заряд ледяной из душа. Как он не старался не стучать зубами назло москалям, а челюсти сами находили друг друга.

- Це контрастний душ, Павлик, дуже корисний, н╕яка хвороба тебе не в╕зьме, - приговаривала мамка, мочалкой натирая ему плечи.

Потом они смотрели телевизор.

Президент говорил, что никакой оккупации Киева нет, что никаких условий террористов ни он, ни Рада не приемлют, что Европа уже готовит новый список санкций взамен отмененных, а американский флот везет гуманитарную помощь. И помощи этой будет - каждому. Хоть залейся по самое горлышко.

Закончил он, проникновенно глядя на мамку с Пашкой с экрана:

- З вами ми все подола╓мо, ╕ кра╖на в╕дродиться, тому що нам, укра╖нцям, сто сорок тисяч рок╕в.

Они снова спели гимн. Соседи в такт стучали по батарее.

К половине девятого Пашка уже был одет и собран. Все документы мамка сунула ему во внутренний карман куртки, и только квиток заставила держать в руке - очень боялась, что потеряется. В верхней одежде Пашка согрелся и даже задремал. Поэтому когда дверной звонок неожиданно брызнул задушенной трелью, он чуть не напустил в штаны. Сердце забилось где-то в животе, и стало так страшно, что захотелось сжаться и стать не больше пылинки.

Мамка с изменившимся, бледным лицом, прижимая приготовленный сыну рюкзак к груди, подобралась к двери.

- Хто?

- Гавриленко Павел десяти лет здесь живет? - глуховато спросили с лестничной площадки.

Пашка сглотнул слюну.

- Тут, - тихо подтвердила мамка.

- На экскурсию по квитку.

- Зараз в╕н вийде, в╕н вже готовий, - мамка отщелкнула собачку замка и впустила говорящего в квартиру. - Здраствуйте, пан сепа... - она осеклась и выдавила жалкую улыбку. - Не знаю, як до вас звертатися...

- Как хотите, так и зовите.

Сепаратист был громадный, слегка небритый, в теплых штанах и куртке. Разгрузка, "калаш" на плече. В ладони - планшетка с адресами. Пахло от него табаком и порохом.

- Ну, что? - присев, он большой ладонью взъерошил Пашкину макушку. - Не вмерла Украина молодая?

В серых глазах его, окаймленных лучиками морщинок, не было ни грамма веселости.

- Укра╖на понад усе! - выдавил Пашка.

- Вот и посмотришь, - непонятно сказал сепаратист, выпрямляясь. - Вы собрали ему что-нибудь в дорогу? - обратился он уже к мамке.

- В╕н же ненадовго?

- Через день приедет обратно, - сказал проклятый сепар, принимая Пашкин рюкзак. - Ну, пошли, что ли?

Он легко подтолкнул Пашку к выходу.

- Синку, - вдогонку крикнула ему мамка, - не слухай, що вони тоб╕ будуть говорити, ц╕ сепаратисти. Укра╖на ╓дина, а вони вбивц╕ ╕ будуть проклят╕!

- Ну да, - хмыкнул гость и закрыл за собой дверь.

Они спустились по короткой лестнице мимо разрисованных свастикой стен и плакатов "Перемога!", "Голосуй за Юлiю", "Проживемо ╕ без Одеси".

Перед подъездом, заехав колесом на разбитую асфальтовую дорожку, стоял "пазик", грязно-белый, с зеленой полосой, из окон которого пялились на Пашку такие же, как он, юные экскурсанты. Пашка узнал Семку Татарчука, а еще Нику Сизовскую из одного с ним класса.

С приподъездной скамейки поднялся местный участковый, толстый, усатый дядечка, достал листик, хлопнул папочкой.

- Это все?

- Леха! - крикнул сепаратист в открытую створку. - Сколько уже набралось?

- Восемнадцать, - ответил водитель.

- Ну, наверное, хватит, - сказал сепаратист.

- Вы это... распишитесь тогда, - милиционер несмело протянул листок.

Пашка посмотрел на него презрительно.

Все нормальные милиционеры еще осенью сгинули в АТО, а этот, живой, в Киеве, перед сепаром выкаблучивается. В Киеве!

Он сжал кулаки. Эх, был бы постарше!

Сейчас, конечно, перемирие, новое разграничение, президент своей доброй волей допустил, чтобы в целях сближения детей из Киева, Житомира и Кировограда возили на экскурсии в непризнанные области. Но есть же патриотизм!

К тебе сепар, а ты ему - пулю! И хоть бы что потом!

- Ты иди, иди в автобус, недоумок, - покраснев под Пашкиным взглядом, окрысился на него участковый. - Посмотри еще мне! Люстрации захотел?

Пашка вытянул из рук сепаратиста свой рюкзак.

- Ще подивимося, кого люстрируют, - прошептал он под нос, забираясь в "пазик".

В автобусе Семка Татарчук сразу подвинулся, освобождая ему место рядом с собой, Ника Сизовская, вся в желто-синих бантиках сфоткала его на смартфон. Остальные мальчишки и девчонки были Пашке не знакомы, но он крикнул: "Слава Укра╖н╕!", и ему в разноголосицу, но искренне прокричали в ответ: "Героям - слава!". Сразу стало спокойнее и вообще понятно, что они заодно.

- Был бы у меня автомат... - произнес Семка на ухо усевшемуся Пашке и глазами показал на широкую спину сепара.

- Ага, - кивнул Пашка. - Або у мене граната.

Сепаратист что-то подписывал участковому, а тот заглядывал сбоку и в конце даже пожал ему руку. Предатель с листочком!

- Ну, жовто-блакитные, - оббив подошвы от грязи, поднялся в салон сепар, - квитки все взяли?

Ему не ответили.

Пашка даже порадовался, что вот молчат они, все в синем и желтом, как флаг Украины, и сделать с ними ничего нельзя.

- Ясно, - кивнул сепар. - Саботаж. - И вдруг, стянув "калаш" с плеча, звонко передернул затвор. - Руки с квитками подняли живо!

Пашка и сам не заметил, как пальцы у него будто сами по себе выстрелили вверх. Страшное рыльце автомата смотрело поверх голов.

- Пятнадцать... семнадцать, восемнадцать, - досчитал сепар. - Поехали.

"Пазик", фыркнув, тронулся, Пашкин дом сместился и пропал, мелькнуло какое-то шествие с плакатами, они повернули, увеличили скорость, распахнулся проспект Миколи Бажана, дымный от горящих на обочинах покрышек.

Сепар сел на место рядом с водителем и уставился в лобовое стекло.

Несколько секунд Пашка ненавидящим взглядом сверлил его стриженный затылок, затем, переглянувшись с Семкой, подпрыгнул на сиденье.

- Хто не скаче - той москаль!